Когда у меня еще не было детей, я была уверена, что стоит только сказать ребенку: 'Давай поиграем (порисуем, почитаем)!' - и он тут же откликнется радостно и с воодушевлением. А если ребенок не любит книжки читать или из пластилина лепить, то это родители виноваты: не приучили, не занимаются, не играют. Потому что - была убеждена я - все дети очень любознательны! Я не предполагала, что любознательность, как и характер, бывает разной. Меня этому научил мой сын, заинтересовать которого было очень и очень непросто.
Мой сын просто игнорировал попытки поиграть с ним или позаниматься – даже головы не поворачивал. Мое старание привлечь его к какой-нибудь деятельности не приносило никаких результатов. В какой-то момент я стала напоминать себе этакую мамку-няньку, которая день-деньской бегает за чадом, предлагая ему разные забавы: 'А вот, дитятко, может, это хочешь? А вот этого - не желаешь ли?' Но дитятко не хотело ничего. Мой сын был занят чем-то своим, куда я не могла пробиться, а к занятиям, предлагаемым мной, относился совершенно равнодушно. Временами нас с мужем охватывало отчаяние, если не ужас: ребенок упорно играл только с дверьми шкафчиков в коридоре, а на улице интересовался только автобусами.
Уже позже наш невропатолог объяснил нам, во-первых, что наш сын развивается 'мозаично', то есть разные структуры мозга созревают с разной скоростью, чем и объясняются некие особенности его взросления, и, во-вторых, рассказал, что некоторых детишек отличает так называемая 'маниальность' - сильное сосредоточение на каких-либо вещах, и патологией это не является. Но тогда, когда нашему сыну было 2-3 года, мы еще не были настолько осведомлены: мы просто видели, что наш ребенок явно не такой, как все, и понимали, что просто так, банальными педагогическими приемами типа 'я начну строить (лепить, рисовать, клеить) этот дом (колобка, кораблик, снежинку), а ты закончишь' его не проймешь. Нужно было что-нибудь особенное, такое же нестандартное, как он сам.
Мы отдавали себе отчет в том, что надо исходить из того, что малыш любит делать, а любил он до своих 3-4 лет немного: он категорически отвергал все, что нужно делать руками, так что мы были лишены таких безграничных ресурсов как рисование, аппликация, игры с конструктором, работа с ножницами, пластилином или тестом. Зато наш сын любил бегать, лазать, прыгать и кататься с горки. Спортивного комплекса у нас тогда не было, и наш папа придумал своеобразный мини-комплекс, который легко складывался и убирался после всех игр. Им стала самая обыкновенная небольшая стремянка (не приставная лестница, а именно стремянка с жестко закрепляющейся площадкой наверху). Стремянка ставилась к дивану той стороной, где нет собственно лестницы, ребенок на нее забирался и прыгал на диван с огромным удовольствием. Конечно, вокруг были подушки или матрасы, и мы старались быть поблизости и наблюдать за этими прыжками. Другое спортивное изобретение было еще более неожиданным, и автором его опять же был папа: он откуда-то вытащил оставшуюся после ремонта дверь, которую мы просто прислонили к стулу (о подушках вокруг мы не забывали никогда) - и катайся - не хочу!
С этой импровизированной горки начались наши совместные игры с сыном: сначала Даня просто сам на ней куролесил, а потом к нему 'присоединились' игрушки: 'Вот мишка карабкается на горку. Мишке тяжело. Не бойся, мишка, съезжай!' Первое время это была родительская 'озвучка', потому что наш ребенок заговорил поздно и играть в такие сюжетные игры начал тоже довольно поздно. Но поскольку ему нравилось само катание с горки, он наблюдал за всем и со временем начал воспроизводить подобные действия сам. Более того, с помощью этой горки мы начали учить алфавит, цифры и цвета. Просто посреди кувырков на горке в путь пускалась буква 'А': 'А сейчас едет буква 'А'. Ну-ка, буква 'А', давай, - вжжжик!' (Буква 'А', как и все остальные буквы, была нарисована на картонной карточке). Вместо буквы 'А' мог ехать 'синий цвет' (опять же картонная карточка, густо закрашенная гуашью) или аист из детского лото - что угодно, к чему надо было привлечь внимание нашего неподдающегося сына. Это был успешный метод обучения. Буквы, цифры и цвета к двум годам были усвоены легко и прочно, благо память у ребенка оказалась на редкость хорошей. Однако если буквы, цифры, фигуры, цвета и всякие прочие символы и знаки давались нашему сыну легко, то развитие рук, всей этой тонкой моторики (как я успела возненавидеть это словосочетание!) сильно отставало от когнитивных умений. И тут уж горка и лестница, с помощью которых тренировались как раз грубые двигательные навыки, не помогали.
В три года ребенок пошел в детский сад. Через месяц воспитатели просто устали рассказывать нам о том, что на рисовании детки рисуют, а наш сын смотрит в окно и прячет руки за спину, когда ему дают карандаш. Рассказывать устали, но продолжали надеяться на лучшее и давали нам на дом разные задания, например, раскрасить кошечку. Ох, бедная киска! Я совершенно не знала, как к ней подступиться. Начала с грозного приказа: 'Ты должен ее раскрасить!' Никакого эффекта, кроме слез у ребенка и испорченного настроения у меня. И тут меня осенило: 'Мяу, - сказала я как можно более измененным голосом, - мяу! Даня, мне так скучно быть белой. Раскрась меня, пожалуйста! А то я заплачу, хн-хн'. Даня - добрый мальчик. 'Кошечка будет плакать?' - спросил он меня. 'Да, - говорю я уже своим голосом, - видишь, она просит, чтобы ты ее закрасил'. Долго ли коротко ли, но кошку наш сын раскрасил. Как умел, конечно. Так же 'оживали' картинки в книжках с наклейками. Например, нарисованы четыре клоуна, каждому надо подобрать колпачок в соответствии с цветом пояса. С первым и вторым мой сын справляется, а на третьего и тем более четвертого у него уже не хватает внимания. Тогда клоуны начинают с выражением 'разговаривать': 'Да-а, у этого уже есть колпачок, а у меня до сих пор нет. Когда же Даня меня оденет?' Это была дополнительная стимуляция внимания и интереса. Подобные интонационно-театральные приемы были хороши еще и при привлечении внимания к книжкам в возрасте примерно полутора лет - года и восьми месяцев.
Без этого Дане неинтересно было слушать книги. Он не принадлежал к тем детям, которых можно заболтать любым текстом, заинтересовать звучанием слов.
Его нужно было заинтересовать СПЕЦИАЛЬНО. Я очень хорошо помню то стихотворение, с которого, как мне сейчас кажется, начался относительный интерес к печатной продукции. Это был Милн в переводе Маршака: 'Мой Робин не ходит, как люди, топ-топ, а скачет вприпрыжку, галопом, гоп-гоп...' Вот это 'гоп-гоп' я очень выделяла интонационно - почти кричала, и Дане это нравилось. Да и в более старшем возрасте он тоже больше любил стихотворения, в которых есть простор для разнообразной интонации, например, 'Мы играли в игру' Сапгира: там можно и кричать, и шептать, и хрипеть, одним словом - его можно читать нескучно.
Была и еще одна трудность, отчасти обусловленная тем, что наш сын медленно осваивал речь, и беседовать, иначе говоря - общаться в точном смысле этого слова нам не очень удавалось. Примерно с двух лет у нас был заведен ритуал - и снова его придумал папа! - когда перед сном, уже при выключенном свете, мы вспоминали, как прошел день. Это так и называлось: 'вспомнить, как день прошел'. Не знаю, способствовало ли это развитию речи, но это было время общения, интересное и важное для обеих сторон.
Сейчас, когда нашему сыну уже шесть лет, во всех этих изобретениях нет необходимости. Даня, что называется, выровнялся. С ним сейчас легко и просто, он хорошо развит и, к нашему огромному счастью, умеет общаться, дружить и дорожит отношениями с ровесниками. Нам хочется верить, что все эти изменения произошли не только потому, что его время пришло, но отчасти благодаря и нашим усилиям.
Так что, обращаюсь к родителям особенных детей - не отчаивайтесь! Не слушайте бабушек, если они настойчиво вам повторяют, что с ребенком, дескать, что-то не в порядке. Все в порядке - надо только набраться терпения и ждать, а чтобы время шло побыстрее, придумать какие-нибудь фокусы, интересные именно вашему - особенному! - ребенку.

Гехтман Влада
kazbekov@orc.ru